— Ваши документы?
«Сантери Шотман, финляндский гражданин, имеет право перехода через финляндскую границу туда и обратно», — прочитал пограничник на картонном пропуске, протянутом ему. Печать Генерального штаба. Все как положено.
Пристально вгляделся в лицо. Длинные усы. Пенсне. Сверил с приклеенной на пропуске фотографией. Точно. Повертел в руках картонку, пощупал ее, чуть ли не понюхал. Вещей с собой нет. Кажется, все в порядке.
И в самом деле, документ был подлинный, не липа, раздобытый с помощью знакомых в Генштабе на Дворцовой площади.
— Можете идти, — пробурчал пограничник.
— А ваши бумаги? — обратился он к спутнику Шотмана.
— Фамилия?
— Год рождения... Паспорт?
Финляндский гражданин. Такая же картонка пропуска. Вроде бы ничего подозрительного.
— Проходите.
Побродив с полчаса по финской земле, друзья перешли обратно в Россию по другой тропе, по мостку через пограничную извилистую крутобережную Сестру. Под ногами осыпался песок. Но едва они переступили кромку берега, как их остановили. Еще тщательнее допрашивали: зачем? По какому случаю? Со всех сторон оглядывали, заставляли одного снять картуз, другого шляпу, сличали фотографии на пропусках с фотографией, которую пограничник вытащил из кармана. Разве что не на зуб пробовали и с неохотой, словно не веря, вернули документы.
Миновав тощий сосняк, друзья спустились в овраг, прошли по его песчаному дну подальше. Вечер был прохладный, но откуда-то несло торфяной гарью. Пройдя так километра полтора, взобрались по склону, чтобы снова перейти границу, в новом месте.
И снова их остановили пограничники и так же придирчиво сверяли пропуска, фотографии, паспорта, всматривались в глаза, ставили в профиль.
Опять побродили они по земле Финляндии с полчаса и, притомившись, — не мудрено, ведь и до границы топали от самого Сестрорецка! — присели на пеньки отдохнуть.
Сантери Шотману, члену Петербургского комитета партии большевиков, давнему знакомому Владимира Ильича, Центральный Комитет поручил укрыть Ленина от ищеек Керенского в Финляндии. Помощником в этом деле Шотман взял своего приятеля, смельчака Эйно Рахья, ставшего потом связным Ленина в его последнем подполье.
— Ненадежно! Могут схватить... Так же как и вчера. Придется еще раз попробовать завтра, — сказал Сантери.
— Я ведь служащий, не буду отпрашиваться каждый день, если не объяснишь, в конце концов, для кого стараемся? Кого надо переправить? — проворчал Эйно.
— Тебе скажу — Владимира Ильича. Только молчок.
— Ну это другое дело. — Рахья сразу проникся серьезностью поручения. — Обещаю, перевезем так, что ни один черт не дознается!
Помолчали в раздумье.
— Знаешь, — сказал Рахья, — в двенадцатом году мы перебросили одного через границу на паровозе... Рейсовый поезд. Почему сейчас не повторить? Только вот машинист тот теперь в Финляндии.
— Надо прикинуть, что и как. А насчет машиниста не беспокойся. У меня друг детства есть. Верный человек. Вместе ходили в финскую школу для взрослых на Большой Конюшенной. Хуго Ялава. Знаешь?
— Знаю. Молчаливый человек! — согласился Эйно.
На другой день, утром, на Выборгскую сторону, в Ломанский переулок, пришел Сантери Шотман. Лидия Германовна, жена Хуго Ялавы, разливала по чашкам душистый кофе, который становился все более редким напитком (война!). От кофе Шотман не отказался. Покалякали о том, о сем, а когда Лидия Германовна вышла, спросил у Хуго:
— Возьмешься «сплавить» через реку одного человека?
— Не впервой!
— Только имей в виду, на этот раз работа самая ответственная в нашей жизни! И преопасная...
— Не впервой!
Шотман знал, к кому обращался.
Это Ялава во время забастовки студентов Технологического института переоделся булочником и на глазах оцепивших здание полицейских пронес туда корзины, где под хлебом и булками спрятал оружие и прокламации... Это он на своем паровозе увез деньги, добытые во время прогремевшей на весь мир экспроприации Казначейства в Фонарном переулке. А затем таким же манером и деньги, изъятые при экспроприации кассы завода «Новый Лесснер». После разгона Государственной думы первого созыва он перевозил в Выборг депутатов-трудовиков, а позднее — большевика Скворцова-Степанова.
Три пуда русского шрифта на издание подпольной большевистской газеты, предназначенной для русских войск в Финляндии, было переправлено Ялавой из Питера за границу тоже на паровозе № 293. Не раз доставлял он из Суоми оружие и литературу, сбрасывал все в условленном месте, близ станции Шувалово, где их дожидался путевой обходчик...
— У твоего паровоза, конечно, большие заслуги перед революцией, но имей в виду, сейчас предстоит самое рискованное и самое ответственное из всех твоих дел, — повторил Шотман.
— Ничего! Все пройдет хорошо! — улыбнулся немногословный финн.
«Плечо» в три тысячи километров
В 1932 году в Петрозаводске, заходя в Совнарком Карелии, в старинное, державинских времен здание с колоннадой, я не раз встречал в приемной сидящего за письменным столом немолодого уже, подтянутого человека. Однажды нас познакомили. Протянув руку, невысокий седой человек назвал свою фамилию:
— Ялава? Вы не родственник того самого Хуго Ялавы? — обрадовался я.
— Да, он и есть «тот самый», — засмеялся познакомивший нас товарищ.
Это был он, машинист Финляндской железной дороги, который на паровозе № 293 в ночь с девятого на десятое августа семнадцатого года перевез Ленина через границу в Финляндию. Вернулся Ленин обратно, в революционный Питер, также на паровозе Ялавы.
— Да, это у меня Владимир Ильич «кочегарил». Хотя на паровозе моем этой должности не полагалось, был только помощник. — Ялава прятал улыбку в усах. — Ну что ж, пришлось нарушить штатное расписание...
Пока мы с Владимиром Ильичем разговаривали, сидя на козлах в паровозной будке, — рассказывал Ялава, — я незаметно к нему приглядывался. Среднего роста. Видать, крепкий. Продолговатое, с виду здоровое лицо. Большая лысина. Улыбчивый. Живые глаза... Казалось бы, ничего особенного. А впечатление незабываемое...
Хуго Эрикович был скромным и скрытным человеком: только в январе 1924 года, на другой день после смерти Ленина, в депо узнали, что это он, Ялава, в семнадцатом дважды перевозил Ленина через границу.
Позднее Ялава рассказал, что у него в квартире двадцать девять, в доме № 4-б по Ломанскому переулку, 14 октября семнадцатого года Владимир Ильич со своими сподвижниками обсуждал практические вопросы восстания.
— Вообще-то, — говорил мне Хуго Ялава в одну из следующих встреч, — нам, железнодорожникам Финляндской дороги, повезло. Мы были тесно связаны с Владимиром Ильичем. Эйно Рахья сам в молодости работал у меня на паровозе помощником. Мы с ним знакомы с пятого года — вместе избирались в стачечный комитет. Из-за этой стачки его и уволили из депо. А про железнодорожного почтовика — поэта Кесси Ахмала вы знаете?.. А про машиниста Блумквиста?..
В то время ни про Кесси Ахмала, ни про Блумквиста я еще ничего не знал.
— Ахмала передавал моей жене в Петрограде почту от Ленина, а в праздники я сам ходил на вокзал забирать ее, — продолжал Ялава. — За письмами Ленина чаще всего приходила Надежда Константиновна, а иногда Мария Ильинична.
От Ялавы Крупская получила привезенное Кесси «химическое» письмо, в котором Ленин звал ее в гости в Хельсинки и даже нарисовал план, как пройти к нему, никого не спрашивая. Это был путь от вокзала к дому железнодорожников № 17 на Тэёлёнкату к квартире паровозного машиниста Блумквиста. Долгое время, вплоть до сорок пятого года, мало кому известно было, что в Хельсинки из квартиры Густава Ровно Владимиру Ильичу пришлось перебраться к Артуру Блумквисту. Об этом умалчивали по вполне понятным причинам: ведь за участие в гражданской войне в Финляндии Артура Блумквиста после победы финской контрреволюции приговорили к смертной казни, а потом заменили этот приговор долголетним заключением.
В часы неторопливых бесед в Петрозаводске Ялава упомянул и о четырех поездах, которые в дни финляндской революции были посланы в Советскую Россию за хлебом для голодающих рабочих Суоми. Дал мне адреса нескольких участников этих рейсов...
Но мне, пожалуй, довольно было и одного адреса, чтобы затем, как по цепочке от одного к другому, познакомиться с десятком товарищей, имевших самое прямое отношение к поездам, которые посылали в Советскую Россию за хлебом.
Их рассказами заполнилось несколько моих тетрадей.
От них я узнал, что паровозы к этим поездам были самые новые, выпущенные в Таммерфорсе в семнадцатом году, и работали уже на «перегретом паре», что черный цвет, которым крашены были финские товарные вагоны, привлекал в России всеобщее внимание.
В Хельсинки успел вернуться лишь первый поезд. Второй дошел, кажется, только до Выборга; третий остался в Петрограде: революция в Финляндии была подавлена. Четвертый же поезд и до Петрограда не добрался. Он пришел в Сибирь в самый разгар контрреволюционного восстания и попал в руки колчаковцев.
Белогвардейцы пытались заставить служить себе финских железнодорожников, но это им так и не удалось. И, задержав состав, Колчак вынужден был отпустить железнодорожников как иностранных подданных. Трудными путями пробирались они на родину...
Когда однажды на квартире у Эйно Рахья в Ленинграде, в доме на Каменноостровском проспекте, зашла речь об этих поездах, он сказал:
— Мой брат Яков был комиссаром первого поезда. В этой поездке он вел дневник. Кое-что читал мне потом. Он многое мог бы вам порассказать, будь он жив... Впрочем, один документ... — подойдя к письменному столу, Эйно стал рыться в ящиках. Потом из кипы бумаг извлек одну и положил на стол.
— Вот! — Нижнюю часть бумаги он прикрыл рукой.
Я прочитал:
Удостоверение.
Сие выдано Главному Уполномоченному Железных дорог Финляндской Республики по отделу Тяги тов. Я. Рахья в том, что на него возложено Финляндской революционной Рабочей и Крестьянской властью приобретение в пределах Российских республик продовольствия для нужд голодающих рабочих и крестьян Финляндии, а потому предлагается всем главным, районным и местным комитетам, железнодорожным организациям и отдельным лицам, до коих это будет касаться, оказывать полное и реальное содействие тов. Рахья к возможно успешному осуществлению возложенной на него задачи.
Народный Комиссар Путей Сообщения (подпись).
Секретарь Народного Комиссара Путей Сообщения (подпись).
Когда я прочитал удостоверение, Эйно сказал:
— Самое главное все-таки в этом. — Он снял руку с бумаги и прочитал приписку с такой знакомой размашистой подписью:
Со своей стороны прошу оказать всяческое и всемерное содействие товарищу Якову Рахья и его отряду.
В. Ульянов (Ленин).
Удостоверение напечатано на машинке, приписка же сделана рукой Владимира Ильича...
— Яков мне рассказывал, какой был всенародный праздник, когда первый поезд вернулся в Финляндию, — продолжал Эйно Рахья.
Встречать его на станцию Рахимяки выехали члены революционного правительства.
«Хлебные поезда» оценивались рабочей Финляндией как историческое событие.
«Во-первых, — писала газета «Туомиес» — орган революционного правительства, — этим доказано, что кажущиеся невозможными мероприятия могут осуществиться, если имеется действительное желание и решимость. Во-вторых, продемонстрировано великое значение международной солидарности рабочих... то, что было бы непосильным для буржуазного правительства, оказалось посильным для пролетариата и его правительства».
Смысл первой фразы о том, «что кажущиеся невозможными мероприятия могут осуществиться, если...» заключался в следующем: когда в Хельсинки, в Управлении железных дорог, узнали о предложении послать в Сибирь поезда за хлебом, с тем чтобы каждый поезд вела одна бессменная бригада — с одним и тем же бессменным паровозом, — многие посчитали эту идею неосуществимой. Ведь до сих пор паровоз вел поезд лишь семьдесят — самое большое сто километров. Такой пробег у железнодорожников называется плечом.
А тут предлагалось плечо в три тысячи километров!
Да и путь лежал в неизведанную Сибирь, о которой знали только то, что там непролазная тайга, невыносимые холода, вечная мерзлота, — каторжные, ссыльные места. Особенно ратовали за быстрейшую посылку поездов народные уполномоченные Адольф Тайми, Константин Лундквист, машинисты Артур Блумквист и Яков Рахья.
С Адольфом Тайми я познакомился летом сорокового года в Петрозаводске. И только тогда от него узнал, что и саму идею организации маршрутных поездов подал финским железнодорожникам Владимир Ильич...
Тайми с товарищами приехали к Ленину в Смольный хлопотать об оружии для финской Красной гвардии, рассказали и о том, как голодают трудящиеся Финляндии.
— Знаю, — коротко ответил Ленин.
Это было в те дни, когда Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, несмотря на то, что в Петрограде выдавали только по полфунта хлеба на человека, принял решение немедленно отпустить из своих запасов десять вагонов зерна для финляндских рабочих! В «Радиограмме всем, всем» Ленин сообщал: «...сегодня, 22.1.1918 старого стиля, петроградские рабочие дают 10 вагонов продовольствия на помощь финляндцам».
О том, что этот дар был великодушным актом самоотвержения, революционной солидарности, свидетельствует и другая телеграмма Ленина, отправленная в те же дни в Харьков Орджоникидзе и Антонову-Овсеенко: «Ради бога, принимайтесамые энергичные иреволюционные меры для посылкихлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть».
— «Раздумывая о чем-то, Владимир Ильич прошелся по кабинету, — рассказывал мне Тайми, — затем повернулся к нам и сказал:
— Видите ли, хлеб в глубине России есть!.. В Сибири его немало! Но везти не на чем. На транспорте у нас, как вам известно, разруха. Да, надо говорить правду — разруха! С паровозами беда! С дисциплиной тоже! Вы, финны, имеете и свои паровозы, и свои вагоны. А что бы вам самим послать поезда в Сибирь? У вас есть бумага, папиросы, кажется, хорошие, текстиль, сельскохозяйственные машины — пошлите их в обмен крестьянам-сибирякам, и везите оттуда хлеб!..»
Взволнованный рассказами рабочих-железнодорожников, я написал тогда повесть «Третий поезд».
Хуго Ялава поведал мне и некоторые детали «биографии» своего знаменитого паровоза № 293... Он был построен в 1900 году в Соединенных Штатах Америки по заказу Финляндской железной дороги. Выкрашен в темно-зеленый цвет. И труба у него не как у других паровозов, а похожа на воткнутую в бутыль воронку раструбом вверх.
— Весной двадцатого года, — продолжал Ялава, — этот паровоз разыскал на паровозном кладбище молодой помощник машиниста Вольдемар Виролайнен.
Корпя над разбитым локомотивом в свободные от службы часы, он и трое его друзей на славу отремонтировали «старика». Это был их подарок стране к Первому мая! Виролайнен стал за рычаг этого паровоза уже не помощником, а машинистом. Парнишке не было и девятнадцати. Самый молодой машинист в стране! Целый год работал он на отремонтированном им локомотиве...
— Повстречайтесь с Виролайненом. Только берегитесь его рукопожатия. Силен, как медведь. Несколько лет Вольдемар был старшим машинистом одного из семи знаменитых продовольственных поездов. Опасная была работа, как на передовой...
Осенью восемнадцатого года петроградцы получали по карточкам осьмушку фунта на душу в день — пятьдесят граммов! Подвозили хлеб к Питеру с большими трудностями.
И вот тогда-то в Финляндском паровозном депо Петрограда, памятуя о советах Ленина, финские железнодорожники решили организовать первые маршрутные поезда в стране для подвоза хлеба в Петроград — сначала с Поволжья, а затем из Сибири и с Украины.
Создано было семь маршрутных поездов, и в третьем из них за реверсом паровоза встал Вольдемар Матвеевич Виролайнен.
Главным же комиссаром всех этих семи поездов был Адольф Тайми.
— Полтора года я возил пшеницу в Петроград, а затем, по распоряжению Наркомпрода, и в Москву, — рассказывал мне Вольдемар Матвеевич. — Так как из депо я уже был отчислен, а у Наркомпрода такой штатной единицы, как паровозный машинист или кочегар, не имелось, то мы, паровозная бригада целиком, все это время не получали ни копейки зарплаты. Но в те годы мы мало думали о зарплате, получали красноармейский паек и работали не за страх, а за совесть.
Чудесная эта профессия — машинист, — продолжал он. — Помню, как-то летом в двадцатом году я вел поезд по затяжному подъему в горах Урала. Стрелка манометра на красной черточке, регулятор открыт до отказа, реверс на предельном зубе, чтобы паровоз не сбуксовал. Справа высокие горы. Сосны слева, глубоко внизу течет спокойная речка. Утро. Солнце встает. Небо розовое. Всем существом ощущаешь, как паровоз, напрягая силы, ведет состав так, что труба, как говорят паровозники, «с небом разговаривает». Далеко в горах эхом отдается ее звонкий голос. А у меня, молодого машиниста, душа поет: за спиной тысячи пудов хлеба, который ждут москвичи и петроградцы. И сознание, что от тебя зависит, чтобы паровоз не сбуксовал, чтобы не было в пути никакой задержки. И чувство ответственности... И гордость... А тут горы звенят, и солнце встает... Это ли не поэзия!
Сквозь огонь — к Ленинграду
С той поры прошло два десятилетия.
Декабрь сорок первого года, первого года Отечественной войны. Полутьма короткого зимнего дня вблизи от Полярного круга на станции Кемь. В настежь распахнутую дверь теплушки по широкому настилу неохотно, испуганно озираясь, входили необычные пассажиры. Их было двадцать шесть, низкорослых, коричневых, с белыми подпалинами северных оленей. Из глубины карельских лесов, из легендарного района Калевалы, из оккупированной противником деревни, через линию фронта пригнали их оленеводы в подарок детям блокированного Ленинграда.
Поезд, к которому прицепляли две теплушки с оленями, провожала гурьба кемских школьников. Несколько дней в подступающих к городу лесах и болотах, разгребая снег, ребята собирали сухой серовато-зеленый мох-ягель — корм оленям в их долгом пути в Ленинград.
Все тут было удивительно: и эти олени, и эта только что в невиданно короткие сроки рожденная дорога, по которой должен проследовать поезд с оленями.
«Кировская железная дорога выведена из строя, Карельский фронт отрезан от России. Считанные дни до падения Мурманска», — сообщали сводки гитлеровского командования.
И впрямь, Кировская железная дорога была перерезана. Последний поезд через станцию Мурманские ворота прошел 28 августа 1941 года. Но враг не знал тогда, что уже 1 сентября в Беломорск с востока прибыл первый поезд — вступила в строй новая железнодорожная линия Обозерская — Сорока, накрепко соединившая Карельский фронт и незамерзающий порт Мурманск со всей страной.
Летом сорок первого года заместитель начальника Кировской железной дороги, депутат Верховного Совета Союза Вольдемар Матвеевич Виролайнен получил срочное задание — в самые жесткие сроки ввести в строй неоконченную линию Обозерская — Сорока. Что значила тогда для страны эта новая ветка, кому-кому, а Виролайнену не надо было объяснять.
Не хватало рельсов, а время не ждет! И как вышедшие из окружения, солдаты снова бросаются в бой, так на новое, только что насыпанное полотно ровным строем ложились рельсы Кировской дороги, снятые смельчаками под огнем с тех участков, что остались у врага.
Сколько мелочей, каждая из которых могла свести на нет огромный труд тысяч людей, пришлось предусмотреть! Сколько важных, не терпевших отлагательства решений принять на свой страх и риск. Но самое главное — дорога вошла в строй, работала и достраивалась одновременно. Две теплушки с оленями влились в поток грузов, хлынувших из Мурманска, — пятьсот вагонов в сутки...
В декабре сорок первого года Вольдемар Матвеевич добрался до Ленинграда, где у него оставались дочка и сын. Страдания родного города потрясли его. Как помочь?! И он стал настойчиво добиваться и добился назначения на Волховстрой — эту «форточку» в осажденный Ленинград.
Отсюда, со станции Волховстрой, в те дни, как по тоненьким капиллярам при перерезанных артериях, по ледовой «Дороге жизни» капельками просачивались в осажденный город живительные грузы, те самые «сто двадцать пять блокадных граммов, с огнем и кровью пополам».
19 800 фугасных бомб обрушила на станцию Волховстрой фашистская авиация. Сто двадцать семь километров железнодорожных путей было разбито. Службы были загнаны под землю. И все же больше чем на два часа не прекращалась работа узла — движение поездов!
Январь сорок третьего года. Весть о том, что освобожден Шлиссельбург, пронеслась по стране. В сплошном кольце блокады приоткрылось «окошко» на Большую землю... Надо было распахнуть его настежь!
Станция Волховстрой все больше и больше напоминала плотину в дни паводка, около которой останавливался, накапливался, как вода в водохранилище, бесконечный поток поездов. Множество вагонов с продовольствием, боеприпасами, топливом для осажденного города, для войск Ленинградского фронта, для Балтийского флота. И этот напор нарастающего потока вагонов, всю его тяжесть повседневно ощущал начальник Волховского узла Вольдемар Виролайнен.
Но, только тонкой струйкой переливаясь через гребень плотины, продолжали свой путь драгоценные грузы: автоколонны шли через Ладожское озеро к городу Ленина.
Немедля протянуть от Волховстроя до Шлиссельбурга железную дорогу, подключить измученный Ленинград хоть одной ниткой ко всей сети железных дорог Союза. Перебросить мост с левого берега Невы на правый, чтобы через месяц-другой ладожский ледоход не вверг снова город в блокаду.
Что делать, если строящаяся дорога почти на всем протяжении простреливается неприятельской артиллерией?! Что делать, если новый разъезд Липки всего в пяти километрах от вражеских окопов?! Надо строить! И как только началась стройка соединительной ветки, паровозные бригады депо Волховстроя соревновались за право вести первый поезд в осажденный Ленинград. Виролайнен твердо решил: какая бы бригада ни победила, на этом паровозе будет работать и он.
Круглые сутки под огнем левый берег соревновался с правым — строили мост через Неву у разрушенного Шлиссельбурга.
Морозным утром сразу после митинга со станции Волховстрой отправился в свой исторический рейс первый поезд с продовольствием в окруженный еще с других сторон Ленинград. Молодой машинист, победитель в соревновании, Иван Пироженко затормозил паровоз № ЗУ708-64 на разъезде Междуречье, увидев поджидавшего состав Виролайнена. Прежде чем взобраться на паровоз, Вольдемар Матвеевич убедился, что к тендеру прицеплена цистерна с водой. Не рассчитывая, что станционные водокачки смогут бесперебойно снабжать паровоз водой, он распорядился прицепить и запасную цистерну.
И тут началась «музыка». Срезанная снарядом, чуть ли не на самое полотно дороги свалилась вершина сосны.
По обе стороны пути стоял искореженный, со снесенными вершинами, с обрубленными ветвями, поредевший, прозрачный сосняк. Словно лес восклицательных знаков...
С треском разорвался около поезда снаряд, и пошли перещелкивать осколки, срывая кору со стволов. Просвистал третий снаряд, четвертый гулко шлепнул хлопушкой.
Поезд вырвался из сосняка. Голая холмистая снеговина походила на щеки, изрытые черной оспой воронок. Почти до самых Липок вражеская артиллерия не отпускала поезд, бегущий к Неве...
Но ни один снаряд не попал ни в поезд, ни в рельсы.
Через несколько дней фашисты пристрелялись. Тридцатикилометровый перегон назвали «коридором смерти». Но первый поезд без особых приключений дошел до Липок, до разъезда Левобережный... Однако здесь пришлось остановиться. На перегоне грузился какой-то непредвиденный состав. Прошел час. Другой. И насколько паровозная бригада была спокойна под обстрелом, настолько люди нервничали сейчас. Ждали обстрела. Столбик ртути приблизился к двадцати пяти.
Наконец Виролайнен встал за регулятор. Вот и новый, только что наведенный мост через Неву. Мост, по которому, открывая дорогу другим, этот поезд должен пройти первым.
Настилы подрагивали под тяжестью поезда. На свежих досках поблескивали крупные капли оледеневшей на морозе смолы. За спиной протяжно поскрипывали вагоны, словно сознавали всю ответственность своего сегодняшнего рейса. Семьсот тысяч килограммов сливочного масла должен доставить городу-герою первый поезд.
С высоты паровозной будки Виролайнену открывались бескрайние торосистые льды Невы, ледовые просторы Ладожского озера. Впереди, на островке, с каждым оборотом колеса все приближаясь, вычерчивались на фоне белесого неба руины разбитой артиллерийским огнем старинной, построенной еще шведами крепости.
Десятиминутная остановка — и поезд, не набирая воды, ведь позади своя — хоть залейся! — полная цистерна, двинулся дальше...
Станцию Мельничный ручей Виролайнен приветствовал прерывистыми гудками. Еще какой-нибудь час-другой — и поезд затормозит у платформы Финляндского вокзала. Но...
Километрах в двух перед станцией Ржевка оба инжектора отказали. Воды в тендере нет. Куда же она девалась?
Остановить поезд на перегоне? Нет, этого не позволяет Виролайнену профессиональная гордость старого машиниста.
Водомерное стекло показывает, что воды в котле меньше разрешенного минимума.
Бригада в тревоге.
— Иван Павлович, останови паровоздушный насос, выключи прогревы, надо прекратить всякий расход пара из котла, — приказывает Виролайнен. — Проверь, есть ли вода в цистерне.
Помощник быстро возвращается: цистерна полна. И Виролайнен вдруг понимает, в чем дело. Пока поезд на сильном морозе стоял на разъезде Левобережный, вода из цистерны почти не расходовалась, и рукав между тендером и цистерной прихватило морозом... Надо разогреть рукав!
Товарищи нервничают: успеют ли разогреть рукав до того, как вся вода уйдет из котла... Виролайнену приходится то и дело подсказывать и держаться так, чтобы никто не заметил, что у него на душе кошки скребут.
А тут еще помощник испуганно докладывает:
— Воды в нижней гайке не видно! Сожжем топку... Разрешите потушить!
— Ни в коем случае... Я вел поезд, я и в ответе! — решительно говорит Виролайнен.
И тут он видит, как от паровоза бежит кочегар и кричит во всю силу своих молодых легких:
— Вода пошла, Вольдемар Матвеевич, вода пошла!
И как только до сознания Виролайнена доходит значение этих слов, туго натянутая струна рвется. Он падает без сознания. Стоящий рядом товарищ едва успевает на лету подхватить грузное тело.
Когда поезд подходил к следующей станции Кушелевка, Виролайнен был уже на ногах.
В Ленинграде поезд принимали на первую платформу, ту самую, на которой в апреле семнадцатого года встречали вернувшегося в Питер Ленина.
Вместе с рабочими депо в тот апрельский вечер пришел сюда и ученик по ремонту автотормозов Вольдемар Виролайнен. Ленин показался в дверях вокзала, и товарищи Вольдемара пропустили парня-силача вперед. И он первый подставил свое плечо, когда ликующие рабочие подхватили смущенного таким приемом Владимира Ильича на руки и понесли к броневику.
И теперь он знал, что на площади перед вокзалом на бронзовом броневике бронзовый Ленив вместе с тысячами пришедших сюда ленинградцев ждет первый после прорыва блокады поезд с Большой земли!
И он был счастлив, что стоит у регулятора на паровозе этого поезда.
На платформе выстроился почетный воинский караул. Гул толпы и музыку оркестра перекрывал протяжный гудок паровоза. Густой, ликующий, он длился и длился, словно всю любовь к родному городу вкладывал в него Виролайнен.
Он не знал, что голос этого паровоза, записанный тогда на магнитофонную пленку, станет одним из свидетельств великой борьбы и, передаваемый ленинградским радио в годовщину освобождения города Ленина от блокады, будет звучать на весь мир.
И снова минуло два десятилетия.
Новый год я встречал в Ленинграде в большой, дружной семье Вольдемара Матвеевича. Мы вспоминали своих друзей. Виролайнен раскладывал передо мной старые фотографии.
Вот Хуго Ялава, знаменитый машинист паровоза № 293.
Вот бригада первого поезда, пришедшего в Хельсинки во главе с Яковом Рахья.
А вот около паровоза с широкой воронкой трубы четверо машинистов, которые отремонтировали его: Рикконен, Сикандр, Ханненен и молодой Вольдемар.
— Машинист Саволайнен сфотографировал нас перед тем, как я впервые выехал на паровозе № 293, — говорит Вольдемар Матвеевич и вспоминает, как в 1947 году он, тогда уже директор Кировской железной дороги, был в Хельсинки в составе нашей правительственной делегации на праздновании сорокалетия финского парламента.
Тогда-то он снова разыскал паровоз № 293, который в 1924 году был возвращен Финляндии. «Старик» был еще жив — он таскал под Тампере пригородные поезда.
В 1957 году правительство Финляндии подарило этот паровоз советскому народу.
Сейчас он стоит в городе Ленина у специальной платформы на Финляндском вокзале. Еще одна реликвия нашей революции.
Михаил Колягин,
машинист локомотива
СТАРЫЙ МАШИНИСТ
Паровоз ставили на консервацию, в запас. Давно закончен ремонт, густо смазаны солидолом некрашеные детали, но Иван Иванович не торопился с докладом об окончании работы. Он ходил вокруг паровоза, придирчиво осматривая каждую деталь, остукивая молотком каждую гайку.
Сеня, - обратился он к своему помощнику, - принеси-ка ключ - буксовую струнку надо поднять!
Подвижной и ловкий Сеня Гончаренко поспешил выполнить приказание машиниста. Возвратившись с нужным ключом, он неуверенно спросил:
Дядя Ваня, зачем нам все это? Мы же не под поезд свой паровоз готовим, а в запас, на продолжительную стоянку…
Его озорное цыганское лицо выжидательно вытянулось.
Тоже мне стратег нашелся, - строго сказал Иван Иванович. - Откуда тебе знать, сколько простоит паровоз в запасе? Может, завтра поступит команда на заправку.
Не дождемся мы, наверно, такой команды, - вздыхал Сеня. - Отработали у нас паровозы свою долю. Видите, сколько их наставили?
Паровозы растянулись ровным трехрядным строем. Они стояли безмолвные и притихшие. Первым в этой колонне стоял паровоз Ивана Ивановича. На будке висела подновленная рукой Сени табличка:
«Старший машинист паровоза - механик первого класса Иван Иванович Селиверстов».
«Как на памятнике - со всеми титулами, - прочитав написанное, подумал Иван Иванович, - и база запаса на кладбище похожа».
Он с усилием отвел взгляд от паровоза и глубоко вздохнул.
Со стороны станции послышался густой звук, а спустя минуту вагоны стоявшего на путях поезда плавно покатились. Иван Иванович и Сеня смотрели на приближающийся к ним электровоз: один чуть ли не с грустью, а другой с плохо скрытым восхищением.
Электровоз, показав свой зеленый с жабрами бок, промчался мимо и повернул в горы.
Вот сила! - произнес Сеня Гончаренко, смотря на бесконечную вереницу торопящихся вагонов, но взглянув на своего собеседника, осекся. Глаза Ивана Ивановича выражали такую тоску, что Сене стало жаль его. Тогда он резко переменил разговор.
Я не пошел бы работать на электровоз, - сказал Сеня. - Не для моего он характера. Мне в работе живость нужна, - и, скосив свои черные, словно кусочки угля, глаза, продолжал: - А на электровозе машинист с помощником сидят в своих креслах, будто в конторе, да всю дорогу только со сном борются. Разве ж это работа?
Сеня смолк. Он видел: на этот раз его слова не оживили машиниста.
Когда на Южный Урал прибыла первая партия электровозов, Иван Иванович присматривался к ним с интересом. Человек, любящий технику, он даже радовался, что появилась новая мощная машина, работающая на электричестве. Ему и в голову не приходило, что электровоз когда-нибудь начнет теснить проверенный десятилетиями паровоз.
Но вот электровозники, освоившись с новой для них обстановкой, уже водили поезда, на сто и более тонн превышающие старую весовую норму. Паровозы явно сдавали. Но Иван Иванович не сдавался. Он всеми силами старался сохранить престиж паровоза.
Однажды после отдыха в оборотном депо он зашел к дежурному по станции.
Готовь сегодня поезд на тысячу восемьсот тонн, - спокойно сказал он.
Дежурный, молодой специалист, недавно окончивший техникум, засмеялся.
Да что вы, товарищ механик, - сказал дежурный, - на паровозе через горы - тысячу восемьсот тонн? Да это же на триста тонн больше нормы. Смеетесь?..
Мне не до смеха, - рассердился Иван Иванович. - Вам хаханьки да хиханьки, а тут… - Машинисту хотелось сказать: «…а тут, можно сказать, судьба моя решается». Но он не договорил, а только сурово, осуждающе посмотрел на дежурного.
На полных щеках дежурного выступил румянец, лицо его сделалось серьезным.
Хорошо, - сказал он, взяв трубку селектора, - сейчас попрошу разрешения у диспетчера.
Что побудило Ивана Ивановича взять такой поезд, он до сих пор не может себе уяснить. Опытный машинист, он знал, что на горном профиле с затяжными подъемами и малыми радиусами кривых нельзя в полной мере использовать живую силу поезда за счет разгона его по уклону. Каждый лишний вагон поэтому даст себя знать. Машинист явно переборщил. Только огромное желание «поспорить» с электровозом и подкрепить престиж паровоза толкнуло его на этот неосмотрительный шаг.
После, разбирая по деталям весь рейс, Иван Иванович не нашел ни одного своего просчета или оплошности. Поезд он вел, как всегда, точно и умело. Семен все время держал полное давление пара в котле, сам он своевременно давал под скаты песок. Паровоз даже ни разу не сбуксовал на подъеме, у него попросту не хватило силы. Иван Иванович не злился на паровоз, как бывает в таких случаях. Он смотрел, как слабеет машина на подъеме, и жалел ее, как живую.
Ну, милая, поднатужься еще немного.
А когда поезд остановился, Селиверстов впервые подумал о том, что произошло непоправимое.
На выручку пришел электровоз. Он подошел так быстро после остановки паровоза, что Ивану Ивановичу стало ясно: электровоз ожидал на станции, расположенной за подъемом. «Наверно, с самого начала не надеялись на меня командиры смены», - с горечью подумал Иван Иванович.
Из кабины электровоза вылез машинист и зашел в паровозную будку. Это был Гриша Назаров - бывший помощник Ивана Ивановича. Селиверстов больше всего сейчас боялся шуток электровозника. Но его опасения были напрасны. Гриша вежливо поздоровался и попросил справку о тормозах, ее должен иметь машинист ведущего локомотива. Потом, немного спустя, Назаров нерешительно кашлянул и каким-то виноватым голосом попросил:
Знаете, что, дядя Ваня, я хочу испытать электровоз. На что он способен в наших условиях? Вы, пожалуйста, не открывайте пара. Я один попробую.
Иван Иванович исподлобья взглянул на Назарова и коротко спросил:
А надеешься?
Да как вам сказать, опыта у меня еще маловато, - ответил Назаров, - я больше на машину рассчитываю. Вот если бы вы, дядя Ваня, с вашим опытом сели за контроллер электровоза, то могу смело сказать: две тысячи тонн прицепи - увезет.
Ты только без агитации, - вдруг строго оборвал его Иван Иванович, - давай беги на свой локомотив да трогай побыстрее!
Вскоре с электровоза раздался густой, похожий на пароходный гудок, сигнал. Вагоны трогались с места неохотно, словно им нравилось стоять в тени между скалами. Со скал, нагнув свои лохматые головы, заглядывали сосны. А когда рванулись навстречу телеграфные столбы, Иван Иванович посветлел. Упругий встречный ветер заносил в будку прохладу и пряные запахи леса. Поезд, огибая горы, теперь мчался с большой скоростью, возвещая о себе призывными свистками и грохотом.
Около двадцати лет Селиверстов водит поезда по крутым перевалам Урала. На своем участке пути он знает каждую трещину на скале, каждую извилину бегущей за откосом реки; знает, в каком месте от железной дороги убегает глухая лесная тропка, но всякий раз эти непрерывно меняющиеся, словно на экране, пейзажи родной природы действовали на него по-новому, освежающе.
Иван Иванович не представлял себе жизни без этого. Он любил свой паровоз со всеми его слабостями, как может любить потомственный конник своего коня. И вот с недавнего времени в его жизнь начала вторгаться новая сила, беспощадная в своем стремлении оттеснить все старое и отживающее, изменить весь облик железнодорожника. И трудно было старому машинисту сразу поверить в эту силу и отказаться от того, что составляло его гордость и радость.
После злополучного рейса Селиверстова вызвали в отделение дороги. Он ожидал «разгона», но заместитель начальника отделения Иван Демьянович Чернявский встретил его шуткой:
Ну как, Иван Иванович, кто оказался прав, кто сильнее? Убедились теперь в преимуществе новой техники?
Селиверстов молчал.
Вы зря рисковали, Иван Иванович, опытный серьезный машинист, а пошли на такое… Наказывать мы вас не будем, а вот паровоз ваш мы все-таки накажем. Подписан приказ о постановке его в запас.
Как ни ожидал Иван Иванович со дня на день этого приказа, но весть была для него тяжелым ударом.
Только мой? - выдавил он из себя.
Нет, - поспешил успокоить его Чернявский, - на участке не остается больше ни одного поездного паровоза.
Что ж, - глухо отозвался Селиверстов, - придется мне, видно, на маневры переходить, если, конечно, там для меня место найдется.
Первое время на маневрах он уставал. После работы гудело в голове болели руки, но главное было не в этом. Как только они выезжали из-за плотных стен составов на конец станции, откуда были видны горы, ему становилось не по себе. Забывая про все, он смотрел на серебристую дорогу, по которой ползали уменьшенные расстоянием серые червяки поездов. Словно понимая его состояние, к нему подходил Сеня Гончаренко.
Дядя Ваня, отдохните, я поработаю.
И Иван Иванович был благодарен своему молодому другу. Как только Селиверстова послали на маневровый паровоз, Сеня вызвался снова работать с ним вместе. Ловкий и смышленый, он уже уверенно владел реверсом и часто замещал машиниста. Теперь Иван Иванович не доказывал своему помощнику преимущества паровоза над другими локомотивами, но зато Сеня все чаще восхищался электровозами:
Вы бывали когда-нибудь в кабине? - возбужденно восклицал он. - Сходите для интереса. Вот где красота!
Машинист иногда выходил из себя:
Иди сам, а мне там делать нечего.
Сеня замолкал и, как обычно, резко менял тему разговора.
Но Селиверстову все-таки пришлось побывать на электровозе. Виной тому оказались его старые часы. Однажды ему надо было съездить в Миасс. Он пришел на вокзал за семь минут до отправления электропоезда. Но каково же было его удивление, когда ему сказали, что поезд ушел минут пять назад. В первый раз он с обидой взглянул на свои часы. Их подарил ему его отец. Почти двадцать лет они ходили минута в минуту, а тут…
Следующего поезда надо ждать восемь часов, а съездить необходимо. И тут он заметил торопливо идущего по перрону Назарова.
Вы куда собрались? - спросил тот, увидев у Селиверстова дорожный чемоданчик.
Да вот на электричку опоздал, - нехотя ответил Селиверстов.
Так пойдемте со мной в машину! - обрадованно воскликнул Назаров. - Я отправляюсь.
Нет, - замотал головой Иван Иванович, - я лучше на тормозе поеду.
Что вы, дядя Ваня, жить вам надоело, что ли? В такую погоду в осеннем пальто вас быстро прохватит!
Селиверстову ничего не оставалось делать, как согласиться. Зайдя в кабину электровоза, он старался сдержать свое восхищение, но Григорий заметил это. Как гостеприимный хозяин, он предложил ему раздеться и повесил пальто в шкаф.
Ишь ты, - буркнул Иван Иванович, - как в квартире: шифоньеры себе завели, трюмо повесили.
Они с завода со всем этим приходят, - поспешил объяснить помощник Назарова.
Селиверстов строго взглянул на него, как бы говоря этим: «Молчи, мол, сам знаю».
Григорий включил плитки и скоро из-под ног стало распространяться приятное тепло. Иван Иванович уселся на стуле поудобнее.
Может быть, в заднюю кабину пойдете, - вежливо предложил Назаров, - я и там плитки включу. Отдохнете.
Нет, - ответил Иван Иванович, - я привык вперед смотреть, когда еду.
Вскоре отправились.
Селиверстов искоса наблюдал за движениями Назарова.
«А ничего особенного, - думал он, - и я бы сейчас сел и поехал. Управление почти такое, что и на паровозе. Кран машиниста тот же. Действительно, только устройство этой машины надо изучить».
Поезд оказался длинным, со множеством двухосных платформ. Вести такой состав на большой скорости по горам надо особенно умело - иначе можно оборвать. Неожиданно произошла сильная оттяжка. Это заставило Селиверстова насторожиться.
Ты что же, дружок, профиль пути забыл? - строго спросил он. - Разве не знаешь, что на этом месте надо сжимать состав - локомотивным тормозом поддерживать?
Назаров виновато оглянулся.
А сейчас надо открываться, - спустя несколько минут говорил Селиверстов, - иначе опять оттяжка может получиться.
Назаров, как послушный ученик, выполнял все его указания.
Иван Иванович, забыв, что он пассажир, придвинулся почти вплотную к Назарову и всю дорогу учил своего бывшего помощника, как вести поезд.
Доверили вам такую машину, а вы владеть ею не умеете, - ворчал он, - поэтому, наверное, и катушки на движках у вас горят. Эх, вы!
Как-то во время дежурства на паровозе Сеня заметил, что Иван Иванович хмурится, молчит. Если Сеня обращался к нему, то он виновато отводил взгляд в сторону. Сеня с тревогой в голосе спросил:
Дядя Ваня, не беда ли у вас какая дома случилась? Почему вы сегодня такой сумрачный?
Да видишь ли, Сеня, - тихо проговорил Иван Иванович, - виноват перед тобой.
Что такое?
На курсы электровозников я поступил - вот что! - одним духом выпалил Селиверстов.
Сеня, как на пружине, подскочил со своего сидения.
Это правда?! - радостно воскликнул он.
Выходит, что правда. А ты чего радуешься?
Да как же не радоваться, - торопливо говорил Гончаренко. - Я сам не знал, как начать с вами разговор. Я ведь еще неделю назад курсы помощников машинистов электровоза окончил. Тайком от вас, без отрыва от производства учился. И практику на электровозе тоже в свободное время проходил.
Ну, бестия, хитер, - ласково проговорил Селиверстов.
Дядя Ваня, - немного спустя сказал Сеня, - а возьмете меня к себе в помощники, когда закончите курсы?
А ты разве сомневаешься?
Да нет, но все-таки для верности… - облегченно вздохнул он.
Иван Иванович взглянул на горы. Оттуда приближался поезд. Нарастающий с каждой минутой грохот как-то особенно остро волновал сердце старого машиниста. Скоро, скоро Иван Иванович вернется туда, где синеют вершины Уральского хребта.
Из книги Портреты революционеров автора Троцкий Лев ДавидовичОчерк Ленин (Ульянов Владимир Ильич) (1870-1924) – теоретик и политик марксизма, вождь партии большевиков, организатор Октябрьской революции в России, основатель и руководитель советских республик и Коммунистического Интернационала – родился 9/22 апреля 1870 года в городе
Из книги Популярные русские люди автора Лесков Николай Семенович5. 1930-32 гг. Аресты. Ленька - компания. Техникум. Работа на "прорыве". Практика в Ленинграде. Смерть отца. Машинист. Окончание учения. Грустно закончилось то лето: лежал, читал. Куприн, Арцибашев:..Перед 1-м сентября приехал в город, прибежал к Лёньке и узнал потрясающую новость:-
Из книги Юрий Сёмин. Народный тренер России автора Алешин Павел НиколаевичГЛАВА 1. МАШИНИСТ ПЕРВОКЛАССНОГО «ЛОКОМОТИВА» В спорте, как известно, все решают голы, очки, секунды. Казалось бы, чего проще: у кого больше званий, медалей, кубков, грамот, тот и может чувствовать себя в ореоле славы, всеобщего поклонения, объектом всенародной любви. Может
Из книги Каменный Пояс, 1986 автора Петрин Александр Из книги Великий Мао. «Гений и злодейство» автора Галенович Юрий МихайловичОчерк первый Его дом и быт Вероятно общепринятое мнение о том, что у человека в нормальных условиях должны быть семья, дом, причем этот дом иной раз видится как «моя крепость», то есть то место, где человек защищен от внешнего мира стенами жилища, за которыми он находится
Из книги Каменный пояс, 1978 автора Бердников СергейМИХАИЛ АНОШКИН КОМИССАР ТОЛКАЧЕВ Очерк В июне тридцать восьмого года впервые в стране проводились выборы в Верховный Совет РСФСР. Я тогда учился в Кыштымском педагогическом училище, и комсомольская организация поручила нам, учащимся, составлять списки избирателей. Дело
Из книги Каменный пояс, 1987 автора Пропалов Василий ФотеевичМихаил Фонотов АРТЕЛЬ Очерк В треугольном скверике у развилки дорог, под тополями, среди кустов пыльной сирени, - длинный планчатый щит: «Ими гордится объединение «Южуралзолото». В те дни, когда я приезжал в Пласт, щит был чист. Видимо, наглядная агитация обновлялась.
Из книги Южный Урал, № 6 автора Куликов Леонид ИвановичМАШИНИСТ То подъем, то уклон, то равнина - Бесконечны стальные пути. И повсюду родные картины, И прекраснее их не найти. Поминутно к стеклу припадая, Машинист зорко смотрит во тьму. Песня русская, песня простая Помогает в дороге ему. Зеленеет огонь светофора, Путь
Из книги Короли договорняков автора Перумал Вилсон РаджГлава 5 «Еще до стартового свистка мы знали результаты всех матчей московского «Локомотива» Юрий СёминЯ вышел из тюрьмы в мае 2006-го. За несколько недель до освобождения заключенных переводят в другой блок, где разрешается смотреть телевизор и читать свежие газеты. В
Из книги Воздушный путь автора Сикорский Игорь ИвановичИсторический очерк Мысль о летании по воздуху зародилась у людей много тысяч лет тому назад. Рисунки и скульптурные изображения древних египтян, сделанные за 2000-3000 лет до Р.Х., нередко представляют фигуры людей с крыльями. Такие же изображения можно найти и на древних
Из книги Их именами названы корабли науки автора Трешников Алексей ФедоровичМихаил Сомов Очерк третий
Из книги От Жванецкого до Задорнова автора Дубовский МаркМихаил Жванецкий и Михаил Задорнов Описанная выше история явно придумана. Кем – не знаю, не исключено, что и мною.Михал Михалыч и Михал Николаич – персонажи далеко не чеховские, ссориться у них резона не возникает, а вот попыхать завистью друг к другу они, каждый
Из книги Жаклин Кеннеди. Американская королева автора Брэдфорд Сара14 Очерк о мужестве Она подала миру пример, как себя вести. Генерал де Голль Машина подъехала к госпиталю. В страшной суматохе Джеки сидела склонившись над Джоном, прижимая его голову к груди, словно пытаясь укрыть ее от окружающего мира. Только тихо всхлипывала. Леди Бёрд,
Из книги Это было потом автора Рольникайте Маша ГиршоНЕОПУБЛИКОВАННЫЙ ОЧЕРК Путевой очерк о второй, в июне 1967-го года, поездке за рубеж, на этот раз в Германскую Демократическую Республику, "Звезда" не опубликовала. Главный редактор журнала Г.К.Холопов счел, что "сквозит не то отношение к немцам". Видно, он сделал такой вывод
Из книги Фрейд автора Гай ПитерБиблиографический очерк
Не так давно на форуме фалеристов я увидел вот этот альбом выпускников Харьковского института инженеров железнодорожного транспорта 1950 года.
Такие альбомы были хорошей традицией и памятью о годах учёбы в институте. На обложке фамилия и инициалы хозяина - инженер Кованев Б.В. Послевоенный выпуск, все выпускники в форме МПС, преподаватели тоже. Многие с боевыми наградами. Очень заинтересовал меня этот альбом, и я приобрел его себе в коллекцию. В пятницу забрал на почте, а вчера начал изучение.
И вдруг, что то неуловимо знакомое. Среди фотографий преподавателей и студентов
Герой Социалистического Труда Н.А.Лунин - легендарный довоенный машинист и ударник тыла Великой Отечественной. Вот это да, я никогда не слышал, что бы он работал или преподавал в ХИИЖТе им С.М. Кирова. Но оказалось все намного интереснее... Но всё по порядку. Отличный повод рассказать о легендарном человеке.
Николай Александрович Лунин родился в 1915 году в городе Ряжске Рязанской губернии. С родителями переехал в Новосибирск. В 1932 г. окончил школу ФЗУ им. С.А. Шварца (на базе локомотивного и вагонного депо ст. Новосибирск Томской железной дороги) для подготовки квалифицированных железнодорожных рабочих. После чего работал слесарем, затем помощником машиниста. В 1935 г., после обучения на курсах машинистов (ст. Тайга), встал во главе молодёжной паровозной бригады. Бригада была на хорошем счету у руководства дороги, в 1936 г. получила новый паровоз серии ФД "Феликс Дзержинский" № 20–1242, работая на котором, совершенствовала своё мастерство.
В январе 1940 г. Н.А. Лунин и его бригада предложили коллегам новый метод эксплуатации паровозов - проведение текущего ремонта силами самой паровозной бригады. Это позволяло резко увеличить межремонтный пробег и заметно сократить простои. 20 мая поставили перед руководством депо вопрос о переводе локомотива на хозрасчёт, отказались от помощи слесарей комплексной бригады, весь ремонт стали производить сами. К ноябрю 1940 г. лунинский паровоз был впервые поставлен на ремонт, совершив за время эксплуатации более 62 000 км пробега - вдвое выше планового. Областное партийное руководство одобрило новый метод работы, для его распространения бюро обкома ВКП(б) приняло 26 декабря 1940 г постановление «О методе работы машиниста Новосибирского паровозного депо Томской железной дороги тов. Лунина Н.А.».
По некоторым источникам, первый лунинский паровоз позже, с началом войны, был приспособлен под бронепоезд и проявил себя героически. С одним из железнодорожных воинских подразделений он прибыл на Украину, на станцию Пятихатки. Как раз в то время станцию повадился обстреливать вражеский бронепоезд. Украинский машинист на лунинском паровозе выехал навстречу фашистам. Неподалеку от станции он, так и оставшийся безвестным, повторил подвиг летчика Гастелло: пустил паровоз навстречу броневику, таранным ударом сбросил вражеский состав под откос и погиб сам.
Эффективный метод эксплуатации паровозов получил наименование «лунинского» и начал активно применяться на железных дорогах Советского Союза. В Новосибирск за передовым опытом стали приезжать машинисты из разных мест: из Москвы, Закавказья, Поволжья, Урала. Для лучшего изучения и применения новации сибиряков создавались специальные школы.
В 1941 году приказом наркома путей сообщения от 28 января за № 40 за ценную инициативу - увеличение пробегов паровоза между обточками и промывками и доведение среднесуточного пробега паровоза до 520 километров - Н.А. Лунин был награжден знаком «Почетному железнодорожнику» и именными серебряными часами. Ему было присвоено звание машиниста 1-го класса и передан для эксплуатации юбилейный 3000-й паровоз «Феликс Дзержинский».
Сине-голубого красавца новосибирской бригаде железнодорожников передали на Ворошиловградском паровозостроительном заводе (ныне Луганский завод). В Интернете можно найти старую черно-белую запись, на которой Николай Лунин благодарит работников завода за доверие. «Обещаем работникам Ворошиловградского завода юбилейный трехтысячный паровоз, который мы от них получили, содержать в таком культурном состоянии, в каком получили его, и ремонтировать его будем своими силами!» - сказал Николай Александрович. 13 марта 1941 года голубой трехтысячник отправился в свой первый, еще мирный рейс.
С началом Великой Отечественной войны требования к работе предприятий, в том геле железнодорожного транспорта, значительно повысились. В декабре 1941 г., выполняя задания НКПС, Лунин двумя паровозами доставил в Москву, где был острый топливный кризис, 5 000 тонн угля (100 вагонов!), при нормативе на одну машину 1 250 тонн. Доставлял такие составы на Урал, позднее - и в Ленинград. Тем самым положил начало новому движению - сверхтяжёлых поездов. 7 января 1942 г. вышел приказ Народного комиссариата путей сообщения «О развитии лунинского движения нa железнодорожном транспорте в годы войны». Вскоре сверхтяжёлые составы шли по всем дорогам СССР, где это позволяло путевое хозяйство.
В апреле 1942 г. Н.А. Лунин стал лауреатом Сталинской премии и частями передал её в разные фонды: строительства подводной лодки «Новосибирский комсомолец», фонд детских домов и другие. 12 февраля 1943 г. обратился с письмом в ЦК ВКП(б) и Совнарком, сообщив в нём, что на личные сбережения покупает 1000 тонн кузбасского угля и сам готов доставить эшелон с ним жителям героического Сталинграда. Нарком путей сообщения Л. Каганович разрешил Лунину и его бригаде самим вести этот состав в Город-герой.
5 ноября 1943 г. Указом ПВС СССР Н.А. Лунину, «За особые заслуги в обеспечении перевозок для фронта и народного хозяйства и выдающиеся достижения в восстановлении железнодорожного хозяйства в трудных условиях военного времени», присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Н. Лунин писал, вспоминая это время: «С кадрами было трудно, очень трудно. Не хватало машинистов, совсем плохо обстояло дело с помощниками машинистов и кочегарами. И тут возникла мысль, которую нельзя было не поддержать: каждая бригада (строенная) должна обслуживать еще один паровоз. Конечно, нагрузка на каждого человека увеличилась. Времени для отдыха почти не оставалось. Но что было делать - война! «Отдыхать после войны будем», - говорил за всех машинист Чирков. Раньше два паровоза обслуживали шесть бригад, а теперь - пять. Сократилось и количество слесарей. Раньше в комплексной бригаде Царенко было 20 слесарей, а уже в конце первого года войны осталось всего восемь. Сократить их позволили новые методы ухода за локомотивами, участие паровозных бригад в ремонте».
А ещё на фронтах великой Отечественной сражался бронепоезд "Лунинец" № 704 типа ОБ-3, построенный томскими железнодорожниками и прошедший славный боевой путь от Москвы до Силезии.
После войны Николай Александрович Лунин - начальник Смородинского отделения паровозного хозяйства Южной железной дороги, депутат Верховного Совета СССР.
В 1946 году выходит книга о легендарном машинисте
А уже в марте 1947 года прославленный машинист, в составе делегации депутатов Верховного Совета СССР, посетил Великобританию.
В Уэльсе, после дружеского визита к шахтёрам, кто-то обратился к нему со словами: «Сибирь далеко, и мы не знаем, какие Вы там тяжеловесные поезда водите. Вот если б своими глазами увидеть...» На что Лунин ответил: «Что ж, можно и посмотреть. Давайте я встану на вашем паровозе за правое крыло, а к крюку подцепите ещё один состав. Пусть поезд будет вдвое тяжелее обычного». На следующий день английские газеты сообщали: «Советский парламентарий, сибирский машинист Николай Лунин провёл самый тяжеловесный поезд в Англии. Машинист-феномен!». А, кроме того, добавляли, что имя Н. Лунина - это имя века.
А потом сразу же началась учеба в Харькове. В 1950 г. Лунин уже выпускник Харьковского института инженеров железнодорожного транспорта. Так вот откуда фото в моём альбоме - он был студентом! А потом Герой Труда был направлен на руководящую работу. Трудился начальником Помошнянского, Тамбовского, Московско-Киевского, Московско-Рижского отделений железной дороги, заместителем начальника Московско- Рязанской дороги.
Николай Александрович Лунин скончался 3 октября 1968 г. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
В числе его многочисленных наград - два ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени и Красной Звезды, два знака НКПС «Почётный железнодорожник».
В Новосибирске установлены три мемориальные доски: на доме, где жил выдающийся новатор (ул. Салтыкова-Щедрина, I3), на зданиях цеха эксплуатации локомотивного депо и колледжа транспортных технологий имени Н.А. Лунина. Одна из площадей города (на пересечении улиц Нарымская и Челюскинцев) названа «Площадью Лунинцев».
Весной 1985 г. ФД-3000 был установлен на постамент перед путепроводом через проспект Димитрова на ул. Ивачёва. Машина стала памятником истории регионального значения «Паровоз, который водил машинист-новатор Н.А. Лунин», на базе которого в 2005 г. был открыт Мемориал Славы труженикам тыла 1941-1945 годов.
На борту тендера паровоза начертано. «Паровоз старшего машиниста Лунина Н.А. - Героя Социалистического Труда. Состав бригады: машинисты: Ласточкин И.Д.; Чирков Г.В., Пом. машиниста: Шепталин В.И.; Цибизов Н.Ф., Галагуш Д.А. Кочегары: Сливаков В.И., Гайворонский А.С. Алексеенко И.Д.».
В честь легендарного машиниста был назван электропоезд ЭР2-1255
Фирменный электропоезд ЭР2-1255 "Николай Лунин" в оборотных тупиках станции Лобня. Начало 80-х годов. Фото Валерия Шитова из блога моего хорошего товарища Виталия Семилетова.
Давно хотел наглядно рассказать о том, насколько сложно управлять паровозом.
И книга подходящая есть - причём великолепно иллюстрированная, весны 1953-го года. И поскольку сегодня аккурат 136-я годовщина со дня рождения И.В. Сталина, то это очень уместное совпадение - ведь речь идёт о железнодорожниках сталинской эры. Начало 1950-х - пик развития паровозостроения и высшая точка господства паровозов на советских железных дорогах.
Надо сказать, что профессия машиниста магистрального паровоза в те годы считалась элитной. Очень высокая ответственность, военная дисциплина, суровые требования - но зато и обеспечение, и первоочередное выделение жилья, и ведомственная медицина, и высокое жалованье в сочетании с большим количеством льгот. По факту, на конец 1940-х, опытный машинист I класса магистрального локомотива по уровню жизни и обеспечения был примерно на уровне армейского подполковника и мог без проблем содержать семью с 4-5 детьми и родителей. Часто бывало и так, что ведущие машинисты с хорошим стажем зарабатывали больше начальника депо и на уровне ответработника министерства. А жёсткий спрос с такого специалиста уравновешивался тем, что у него были немалые права и авторитет, которые он мог реализовать по служебной (формальное выполнение инструкций), партийной и профсоюзной линии.
Конечно, потом профессия претерпела изменения, и сильно снивелировалась - не только в результате массированного внедрения новой техники, но и в результате негативного выравнивания уровня оплаты труда при Хрущеве, что сильно снижало мотивацию молодёжи и стремление к высоким классам квалификации. И машинист электровоза при Брежневе - это уже было совсем не то, что машинист паровоза при Сталине.
Кроме того, электровозом и тепловозом объективно было управлять намного проще и легче - не надо было держать в голове такое множество взаимосвязанных и противодействующих факторов, подобно лётчику в гражданской авиации; и уникальные навыки не были уже так востребованы. Роль человеческого фактора при уходе паровозной эры в историю заметно снизилась, и отбор в профессию стал гораздо менее жёстким. Соответственно, понизились и требования к качеству спецов.
В общем, давайте проникнемся сложностью профессии и многогранностью требований при вождении паровозов.
Далее будут избранные иллюстрированные отрывки из книги 1953 г. с моими комментариями. Книга сделана в виде иллюстрированного катехизиса с чёткими, наглядными, умеренно дробными и не допускающими двойного толкования схемами и плакатами.
2. Начнём с подготовки паровоза к рейсу.
3. Машинист является в депо до начала маршрута.
4. Бригада - три человека: машинист, помощник машиниста и кочегар (если нет углеподатчика).
5. Первичный осмотр паровоза перед рейсом. Довольно сложный процесс. Точек осмотра много, снаружи и изнутри; а кроме этого, машинист обязан был получить на руки анализ котловой воды.
6. Проверка приборов в будке, органов управления и их исправности.
7. Для примера - один из пунктов проверки (песочница), а в книге их много. Неисправная песочница, недостаток песка - значит, есть риск боксования при трогании с места, на сложном профиле перегона или при резкой перемене скорости, и без подсыпки песка можно на подъеме застрять и даже начать скатываться вниз, со всем составом. И со всеми последствиями.
8. Теперь подготовка к отправлению.
9. Проверка правильности сцепки. К указанному времени (начало 50-х) автосцепка занимала уже подавляющее место.
10. Зарядка тормозной магистрали и опробование тормозов. Критически важная составляющая вождения поезда.
11. Проверка световых сигналов локомотива.
12. Нестандартные варианты движения паровоза (неправильный путь на двухпутке, или движение вслед составу). Второй вариант, который справа - это воинский график движения на прифронтовых магистралях: состав-за-составом по перегону, без возможности обгона и изменения приоритета движения.
13. Теперь читайте 6 пунктов, что должен сделать машинист, чтобы стронуть состав с места. Видите, как всё непросто, относительно электровоза с его позициями? Так что вождение паровоза с тяжёлым составом позади - это своего рода высокое искусство.
14. Случай двойной тяги или следование с толкачом на крутых подъёмах типа байкальского - это ещё сложнее. На лидирующие локомотивы ставились наиболее опытные машинисты, 1-го и 2-го классов.
15. Сигналы, запрещающие и разрешающие отправление. Послевоенный период ознаменовался массовым внедрением электрических светофоров и соответственно, ликвидацией более архаичных семафоров.
16. Более нестандартные случаи.
17. Обратите внимание, что бланки телефонограмм, предупреждений и разрешений имели разные цвета, для совершенно чёткой идентификации прав на занятие перегона. Тут же - и семафорная сигнализация, которая была ещё широко распространена, но на главных магистралях уже быстро исчезала.
18. Закрытое положение семафора.
19. Закрытое положение светофора.
20. Жезловая система контроля занятия перегона и нюансы связи.
21. Бланк красного цвета выдаётся, если на перегоне (участке) - перерыв всех видов связи. Обратите также внимание, как чётко регламентирована выдача предупреждений - чтобы максимально снивелировать воздействие ошибок и человеческого фактора.
22. Случаи экстренных остановок. Формулировка предельно чёткая - "все непонятные сигналы являются приказом о немедленной остановке поезда".
23. Проезд под запрещающий сигнал в сталинское время был уголовным преступлением, подпадающим под транспортный трибунал.
24. Различные путевые знаки - в том числе и те, которые сейчас читаются забавно.
25. Ещё знаки.
26. В 1942-44 гг. паровозы, начиная с фронтовых локомотивов ОРКП, начали массово оснащаться персональной радиосвязью. В этом довольно сильно помогли ленд-лизовские поставки из САСШ: наиболее удачные и компактные устройства связи были скопированы, модернизированы под местные условия и пошли в работу на железные дороги.
27. А вот теперь то, чем отличались машинисты высокой квалификации от низкой - а именно, умением стабильно - без разрывов и остановок на перегоне - водить тяжёлые поезда (или поезда с опасными грузами в составе) по участкам сложного профиля. Смотрите, сколько всего разного машинист должен держать в голове, чтобы вести состав по участку тяжёлого профиля. Контролировать отсечку, давление в котле, наличие и температуру воды, вводить поправки, если есть накипь и так далее. Причем приёмы вождения варьировались от вида профиля.
28. Более простой случай: перевал с короткой площадкой (рельефа).
29. А вот пошли серьёзные, сложные случаи. Тут уже состав надо вести предельно внимательно.
36. Как видите - ведение состава, особенно тяжёлого, по сложному профилю перегона - настоящее искусство. Именно поэтому от машиниста требовался нетривиальный опыт и предельно быстрая реакция на различные внешние раздражители согласно показаниям приборов.
37. Начинающий водитель даже свою машину на подъеме страгивает с трудом, а представьте, что это делает паровоз с составом вагонов в 35-40?
38. Ну ладно, пожалуй хватит сложностей вождения поездов. Возвращаемся на базу:)
39. Уже поспокойнее, но и тут расслабляться ещё нельзя.
40. Вот теперь можно выдохнуть и идти обедать в деповскую столовую! :)
Теперь понимаете, какая это была нелёгкая и сложная профессия, требующая уникальных навыков?
Именно поэтому машинисты и считались в своё время элитой железных дорог.
* * *
Целиком, кому интересно, книгу